Неточные совпадения
— Странное дело, — продолжал он, недоуменно вздернув плечи, — но я замечал, что чем
здоровее человек, тем более жестоко грызет его цинга, а слабые переносят ее легче. Вероятно, это не так, а вот сложилось такое впечатление. Прокаженные встречаются там, меряченье нередко… Вообще — край не из веселых. И все-таки, знаешь, Клим, — замечательный
народ живет в государстве Романовых, черт их возьми! Остяки, например, и особенно — вогулы…
— Их держат в потемках, умы питают мертвечиной и вдобавок порют нещадно; вот кто позадорнее из них, да еще из кадет — этих вовсе не питают, а только порют — и падки на новое, рвутся из всех сил — из потемок к свету…
Народ молодой,
здоровый, свежий, просит воздуха и пищи, а нам таких и надо…
Я верю, что ядро русского
народа нравственно-здоровое.
От бытия нельзя отделаться никакими фокусами критического мышления, бытие изначально навязано нашему органическому мышлению, дано ему непосредственно, и
здоровое религиозное сознание
народов понимает это гораздо лучше болезненного и извращенного рационалистического сознания новых философов.
— Натура сносливая, — шутя заметил простодушный Помада. — Вода у них на Волге, — этакой все
народ здоровый, крепкий, смышленый.
Дети до возраста в неге,
Конь хоть сейчас на завод,
В кованой, прочной телеге
Сотню пудов увезет…
Сыты там кони-то, сыты,
Каждый там сыто живет,
Тесом там избы-то крыты,
Ну уж зато и
народ!
Взросшие в нравах суровых,
Сами творят они суд,
Рекрутов ставят
здоровых,
Трезво и честно живут,
Подати платят до срока...
Всякий
народ тут: чиновные и нечиновные, больные и
здоровые, канальи и честные люди, бонапартисты и простые, застенчивые люди, которые никак не могут прийти в себя от изумления, какое горькое волшебство привело их в соприкосновение со всем этим людом, которого они не искали и незнание которого составляло одну из счастливейших привилегий их существования.
— Ну-с, так это исходный пункт. Простить — это первое условие, но с тем, чтоб впредь в тот же грех не впадать, — это второе условие. Итак, будем говорить откровенно. Начнем с
народа. Как земец, я живу с
народом, наблюдаю за ним и знаю его. И убеждение, которое я вынес из моих наблюдений, таково:
народ наш представляет собой образец
здорового организма, который никакие обольщения не заставят сойти с прямого пути. Согласны?
— А вот горох поспеет — другой год пойдет. Ну, как пришли в К-в — и посадили меня туда на малое время в острог. Смотрю: сидят со мной человек двенадцать, всё хохлов, высокие,
здоровые, дюжие, точно быки. Да смирные такие: еда плохая, вертит ими ихний майор, как его милости завгодно (Лучка нарочно перековеркал слово). Сижу день, сижу другой; вижу — трус
народ. «Что ж вы, говорю, такому дураку поблажаете?» — «А поди-кась сам с ним поговори!» — даже ухмыляются на меня. Молчу я.
Да, я понимаю, если бы на месте этих истребленных лесов пролегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы —
народ стал бы
здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного!
Толпа замаскированных все больше и больше прибывала, и, между прочим, вошли целых пять мужских масок: две впереди под руку и сзади, тоже под руку, три. Маски эти, должно быть, были все
народ здоровый, не совсем благовоспитанный и заметно выпивший.
Ну, городок! больше Москвы,
народ крупный,
здоровый; постоит за себя!
Прибыл туда другой пристав,
здоровый, молодой, сильно надушенный скверными духами, наехало большое и маленькое начальство, набрались любопытные —
народу собралось, как на базаре, и сразу вытоптали траву около убитых.
— А затем… затем, что за мной со станции должны выехать четыре товарища. Надо, чтоб они нас догнали… Они обещали догнать меня в этом лесу… С ними веселей будет ехать…
Народ здоровый, коренастый… у каждого по пистолету… Что это ты всё оглядываешься и движешься, как на иголках? а? Я, брат, тово… брат… На меня нечего оглядываться… интересного во мне ничего нет… Разве вот револьверы только… Изволь, если хочешь, я их выну, покажу… Изволь…
Могут указать на низший класс
народа, который физически бывает обыкновенно
здоровее высших классов; могут указать на дикарей, пользующихся отличным здоровьем и громадной физической силой; а с другой стороны — могут представить многих великих учёных, поэтов, государственных людей, истощённых, больных и слабых…
Пусть почувствуют, что великому, славному,
здоровому русскому
народу, а не им, тараканьим мощам, принадлежит решающее властное слово!
Сочувствие к неиспорченному, простому классу
народа, как и ко всему свежему,
здоровому в России, выражается у г. Щедрина чрезвычайно живо.
Мы хотим наслаждения природою, сближения с
народом, нам нужна крынка сливок и любовь, — и любовь идеальная, платоническая: вот уже третий день пробавляемся только поцелуями, — баба
здоровая, разбирает ее, — стонет даже, а все-таки не смей итти дальше поцелуев.
О, Египет, Египет, Египет! Горе, горе тебе! От одной горной цепи до другой горной цепи разносишь ты плач и стоны детей и жен твоих! Как смрадный змей, пресмыкаешься ты между двух пустынь! Горе тебе,
народ грешный,
народ, отягченный беззаконием, племя злодеев, дитя погибели! Вот, пески пустыни засыпят вас! Куда вас еще бить, когда вся голова ваша в язвах и сердце исчахло! От подошвы до темени нет в вас
здорового места! Земля ваша пуста, поля ваши на глазах ваших поедают чужие!
Дикие племена, стоящие вне всякой культуры, имеют сильно развитые челюсти и крепкие,
здоровые зубы; у
народов полуцивилизованных число людей с гнилыми зубами колеблется между 5–25 %, тогда как у
народов высшей культуры костоедою зубов поражено более 80 %.
В этих-то роскошных домах европейского города и живут хозяева острова — голландцы и вообще все пребывающие здесь европейцы, среди роскошного парка, зелень которого умеряет зной, в высокой,
здоровой местности, окруженные всевозможным комфортом, приноровленным к экваториальному климату, массой туземцев-слуг, баснословно дешевых, напоминая своим несколько распущенным образом жизни и обстановкой плантаторов Южной Америки и, пожалуй, богатых бар крепостного времени, с той только разницей, что обращение их с малайцами, несмотря на презрительную высокомерность европейца к темной расе, несравненно гуманнее, и сцены жестокости, подобные тем, какие бывали в рабовладельческих штатах или в русских помещичьих усадьбах былого времени, здесь немыслимы: во-первых, малайцы свободный
народ, а во-вторых, в них развито чувство собственного достоинства, которое не перенесет позорных наказаний.
Труппа, разъезжающая с Сарой, — ни то и, пожалуй, ни се.
Народ здоровый, рослый, коренастый. Имея в виду всякие могущие произойти случайности (нападения тигров, индейцев и проч.), Сара недаром возит с собой этих мускулистых людей.
В
народе ходили страшные слухи: приказано морить простой
народ, чтоб его было поменьше; доктора сыплют в колодцы отравные порошки;
здоровых людей захватывают на улицах крючьями и отвозят в «бараки», откуда никто уж не возвращается; их там засыпают известкой и хоронят живыми.
У него была жена, совершенно исключительная по достоинствам женщина, была куча
здоровых детей, была слава, кругом его была русская природа и русский
народ, который он привык любить с детства больше всего на свете…»
Ее чуждому всякой глубины мысли уму, конечно, могло показаться более чем странным, что роман Александра Васильевича начался чуть ли не с умирающей девушкой. Здоровье было главным условием любви в том смысле, в каком понимала ее Марья Петровна, в каком понимает ее, с одной стороны, впрочем, и русский
народ, выражая в одной из своих пословиц мысли, что «муж любит жену
здоровую».
Высокая, стройная, той умеренной
здоровой полноты, которая придает всем формам женского тела прирожденную пластику, с ярким румянцем на смуглых щеках и знойным взглядом из-под соболиных бровей, Настя была чисто русской красавицей, о взгляде которой русский
народ образно говорит, как о подарке рублем.
— Пусть-ка идет строить баррикаду.
Народу у нас мало, а он парень
здоровый. Верно? — И он подмигнул Ивану Ивановичу.
В Данковском и Епифанском уездах с сентября открылись такие столовые.
Народ дал им название «сиротских призрений», и, как кажется, самое название это предотвращает злоупотребление этими учреждениями.
Здоровый мужик, имеющий хоть какую-нибудь возможность прокормиться, сам не пойдет в эти столовые объедать сирот, да и, сколько я наблюдал, считает это стыдом. Вот письмо, полученное мною от моего приятеля, земского деятеля и постоянного деревенского жителя, о деятельности этих сиротских призрений...
Здесь, в Богородицком уезде, вопрос топлива был еще труднее разрешим, так как лесов еще меньше, но общее впечатление опять то же, как и в Крапивенском уезде. Пока ничего особенного, показывающего голод:
народ бодрый, работящий, веселый,
здоровый. Волостной писарь жаловался, что пьянство в Успенье (престол) было такое, как никогда.
Всякий
народ может жить сильной и
здоровой исторической жизнью лишь в том случае, если он имеет сильные и
здоровые духовные основы жизни.
Мы должны прежде всего и больше всего желать, чтобы была создана
здоровая духовная атмосфера для выражения воли
народа, были найдены условия, благоприятные повышению этой воли в ее качественности, в ее ценности.
Русскому
народу необходимо
здоровое и крепкое национальное чувство, но его не было и нет.
Теперь интеллигенция обязана сознать свои грехи и ошибки и нести
народу более
здоровые идеи, в которых будет возрождаться энергия.
Но смотришь на
народ, на его внешний вид, — лица
здоровые, веселые, довольные. Все в работе никого дома. Кто молотит, кто возит. Помещики жалуются, что не могут дозваться людей на работу. Когда я там был, шла копка картофеля и молотьба. В праздник престольный пили больше обыкновенного, да и в будни попадались пьяные. Притом самый хлеб с лебедой, когда приглядишься, как и почему он употребляется, получает другое значение.